ПЕРЕМЕНЫ.

В январе на ферму нагрянула полиция с проверкой. Петра вызвали во двор для объяснений. Но так как в нашей семье я была министром иностранных дел, на переговоры президент отправил меня.

По-видимому, в полицию поступил сигнал от местных бдительных граждан о наличии незарегистрированных работников на отдалённой ферме.

Полицейский, для доходчивости все свои вопросы сопровождал жестами рук:

- Вы здесь, - указал на нас, потом на дом и на хозяйку, - что делаете? Вы здесь гости или работники? Деньги получаете?

Я следила взглядом за его жестами  и соображала, как нужно ответить. Дом мне ответа не дал, а вот испуганная хозяйка, сидящая в глубине кухни мне, втихомолку, показала кулак. Жест интернациональный, не требующий перевода, направил ход моих мыслей в правильное русло. А вопросы полицейского подсказали нужные иностранные слова для составления житейски правильного ответа.

 «Если я скажу, что получаем деньги, плохо будет всем. Мы лишимся работы, хозяев накажут, а итальянским  полицейским жить в соседстве с нашими хозяевами дальше. Они только  выполняют свой долг».

- Мы гости. В этом доме спать и есть - посматривая на кулак хозяйки, говорила я. – Сеньора помогать учить  язык. Очень добрая.

Говорила я, как мне казалось очень понятно, но он меня не понимал. Бестолковый! Не с первого раза, но всё-таки мы смогли объясниться.  

К  началу февраля старший сын хозяйки объявил, что держать дальше животных они не намерены, дело не рентабельно, и мы скоро будем не нужны. Сокращение кадров начали с меня, рассчитались и с сумкой вывезли к автобусу.

Я опять свободна и должна искать работу. Звоню в Неаполь к Алле, спросить о месте на ночь.

На следующий день в городке Беневенто, поближе к Петру, нахожу работу в семье двух аптекарей и  опять  на семейную пару. Мужчина требуется для престарелого больного, а женщина – на  уборку трехэтажного особняка. Зарплата значительно больше, чем на животных. Сообщаю радостную весть Петру. Начинаю работать в этой семье пока одна.

Но, оказалось, слишком рано обрадовалась.  Это был вариант медных кружочков -  работа ради работы для служанки. Когда хозяйка видела, что я заканчиваю уборку, она плескала воду на  только что вымытые мраморные полы и заставляла тереть их снова.

- А ты не могла бы мыть полы и петь ваши песни? – попросила как-то она, открывая окна и заглядывая в соседний двор.

«Да! Наш Пушкин уже писал про одну помещицу, которая своих крепостных заставляла петь песни, чтобы они не ели ягоду во время  сбора».

- Нет, не могу! Я должна делать хорошо или одно дело, или другое, - уперлась я, справедливо предположив, что она просит это ради показухи для соседей, о счастливой жизни служанок в её доме.

 Правда, потом подосадовала, что не спела «Интернационал». Это была бы самая подходящая песня к этому случаю, а главное понятная на всех языках. Даже не пришлось бы переводить. Как жалко, что хорошие идеи приходят в голову с некоторым запозданием.

 Одним из методов истязания хозяйкой служанки, был такой: предварительно выяснив, что моя мама страдает артритом рук, она становилась рядом и учила выкручивать тряпку:

- Сильнее! Ещё сильнее!

Так, что у меня хрустели сухожилия, а ночью сильно болели руки.

Последней каплей в моей, неглубокой  чаше терпения, оказался её метод проверки тщательности уборки. Она устанавливала на пол настольную лампу и смотрела под кроватью, сколько пылинок там осталось. На моё удивление, даже после хорошей влажной уборки,  их  оставалось много.

- Вам нужно взять на эту работу кого-то более сильного, чем я. Я не в состоянии работать так, как вы хотите, - сказала ей  как-то, когда окончательно поняла, что это не работа.

- Как? Разве у меня тяжелее, чем в деревне с животными?

- Скорее нет, чем да,– ответила  я хозяйке. - Но там была работа нужная и понятная. А у вас я не понимаю, почему я должна тереть полы по шесть раз одно и то же место.

- А чем ты будешь заниматься, когда закончишь работу?

- Вот теперь понятно. Но я ведь не машина, и мне нужен отдых.

- А ночью ты не отдыхаешь?

- Но, когда мы договаривались об условиях работы, я просила два часа на отдых днём, - попробовала я напомнить хозяйке наши договорённости. Потом, помолчав, сказала, - в эту субботу я от вас уезжаю. Хотела бы получить заработанные деньги.

К этому времени мой итальянский был, уже достаточно, понимаем. Она опешила, расстроилась и задумалась.

- Ты стала хорошо работать и заслуживаешь, прибавки зарплаты, - забросила через время  хозяйка  «наживку».

«Ей деньги не значат ничего, а у меня здоровье одно. Зарплату она мне добавит, но издеваться не перестанет. Так долго я не смогу жить и работать. А ведь ещё Пётр, он и слова не сможет сказать в свое оправдание. Его нужно пожалеть», - подумала я, не приняла её предложение, и уехала вечерним поездом в Неаполь. Опять позвонила Алле.

- О! Ты снова без работы? – спросила она. – А на север Италии не хочешь переехать? Мне предложили два места на выбор. Поехали со мной? 

- Поеду. А когда и куда?

- Через три дня сказали быть в Брешьи.

- Что за работа?

- С бабушками. Посреднику нужно заплатить почти месячный заработок, миллион двести тысяч лир. Если хочешь что-то уточнить запиши телефон. Её зовут Валя.

В назначенный день, с пересадкой в Болонье, добираемся до Брешьи. Намучились с сумками по переходам, ужас! В сумках, как у  улитки: «Всё своё – ношу с собой».

 

КИДАЛЫ.

К полудню назначенного дня мы с  Аллой прибыли в Брешью. Валю нашли на перроне по оговоренным внешним приметам и газете «АиФ».

Начинаем переговоры: «Кто? Где? И почем?»

Мне, по предварительной договорённости с Аллой, достаётся бабушка с зарплатой поменьше. Претензии по работе, посредниками, принимаются в течение полугода. Таковы  гарантии. Сегодня после обеда поедем знакомиться с  семьёй, а перед этим:

- Деньги за предоставление работы вы дадите сейчас. Пойдёте в туалет и достанете их из ваших тайников, - говорит нам твёрдо Валя.

- Как? – удивляемся мы  хором. – Деньги наперёд – это правило хорошего кидалы. Мы о таких вещах слышали и  дома, и в Неаполе от других.

«А сейчас напоролись на опасность сами» - добавляю про себя.

- Нет! Деньги наперед! – стоит на своём Валя.

Я расстроилась до слёз, встала с лавочки, где мы сидели, и пошла, пройтись по перрону. Нужно было  обдумать ситуацию. Что же я не уточнила этот нюанс по телефону? С неподъёмными сумками, с пересадкой,  добралась до Брешьи, чтобы здесь, на месте всё это услышать!

«Деньги возьмёт и исчезнет с ними» - эта мысль не давала покоя.

- Давай договоримся по другому: деньги  я тебе отдам на месте, когда ты меня представишь семье, - попробовала уговорить посредницу, вернувшись к месту переговоров.

- Нет! При них мы ничего делать не будем! Не бойся, я не кидала. Всё будет в порядке. – Даёт словесные гарантии Валя. – Но если тебя что-то не устраивает, можешь не брать работу. Найдем другую на твоё место!

Вот ситуация! Хочется выть, ругаться и кричать от безысходности!

А Валя сидит и спокойно ждёт, когда мы с Аллой дозреем.

- Что будем делать, Алла? – спрашиваю я  подругу по несчастью, не стесняясь присутствия Вали.

- Не знаю. А ты что думаешь? – отвечает, расстроенная Алла.

Опять решение принимать мне первой. Я набираю полную грудь воздуха и на выдохе говорю:

- Если я сейчас не возьму эту работу, то не узнаю, удача это была или неудача. Если она возьмёт деньги и обманет, я не умру. Заработаю ещё, а её, потом,  всё равно найду и, как смогу, отомщу. Делать нечего, нужно доставать деньги и отдавать здесь, на вокзале, хоть это выглядит очень глупо.

- Отомстишь, отомстишь, - добродушно говорит Валя, - не бойся, я не последний день живу на свете, в Украине у меня есть семья, я о них всегда помню.

После того как деньги перешли из наших карманов в чужие, мы с Аллой стали очень внимательны к владелице этих «черных дыр». Не теряли её из виду ни на минуту. Через время к Вале подошла её  сообщница Ольга. Мы с Аллой напряглись ещё больше:

«Сейчас разделят навар, и кинутся врассыпную. За кем бежать? И плакали наши денежки!»

Они переглянулись между собой, Валя сделала Ольге жест рукой, мол,  всё в порядке, деньги при мне.

Мы с Аллой похолодели.

- Ну что, девочки! – обратилась Ольга ко всей честной компании, где самой младшей из девочек была я, мне сорок пять, самой старшей была Алла, ей шестьдесят два, - пойдемте, пообедаем в ближайший бар.

«Ну, началось! – подумала я, - сейчас они пообедают, потом рванут от нас, а мы,  ещё и заплатим за них»

- Нет, я есть не хочу! – мы с Аллой, почти одновременно, испуганно отказались.

- Не переживайте, обед за счет фирмы, - успокоила нас Ольга и добавила – да расслабьтесь вы, не собираемся мы вас обманывать!

«Фирма» оплатила, также, камеру хранения. Мы пошли побродить по Брешьи, зашли в неплохой бар и уселись за столик.

Работницы «фирмы» посидели немного, переглянулись и ушли в туалет.

- Ну, всё! – шепнула мне Алла, - пошли деньги делить. Я так боюсь! У меня всё внутри трясётся.

- Я  тоже в таком  же состоянии.

Вернулись Валя с Ольгой. Нам подали, разогретое в микроволновке, блюдо. Обед прошёл в напряженной официальной обстановке. Ольга пыталась нас разговорить, но это у неё не очень получалось.

- Девочки! – к концу обеда Ольга известила нас о планах на будущее. – Сейчас мы поездом повезём Веру на место её будущей работы в городок Палаццолло на Олио, а Алла, если хочет, может подождать в Брешьи.

- Нет! – решительно возразила Алла, - я тоже с вами поеду.

Этому решению я очень обрадовалась, хоть не одна буду.

На вокзале в Палаццолло нас встретил на машине итальянец, что меня успокоило: они в наши кидальные игры не играют.

Алла хотела ехать с нами, но «фирма»  возмутилась:

- Дом чужой, и мы там не свои. Что мы скажем по твоему поводу, Алла. Сиди на вокзале, пока мы отвезём Веру.

Алла, с огромными от страха глазами и с беспокойным сердцем, осталась сидеть на вокзале.

- Анжело, - представился итальянец.

Он спросил, как мы доехали. Рассказал немного о доме, куда мы едем. Больная, к которой везут сиделку, то есть меня, его тёща. У них уже есть сиделка, но она плохо говорит по-итальянски, бабушка её не понимает и они хотели бы найти другую женщину.

Семья нас уже ждала.

В чердачном помещении дома была очень удачно встроена целая квартира с двумя комнатами и туалетом.  В центре большой комнаты, под окном в скатной крыше, в кресле, с книгой и крестиком в руках, восседала тёща Анжело – Доменика. Рядом с ней на стульях расположились ещё четыре женщины: её старшая дочь Виттория, жена младшего брата зятя Эрика, подруга дочери Стефания и соседка по дому Рима. Всем очень хотелось посмотреть обмен служанок.

Меня представили всем родным и близким. После пережитого  стресса связанного с деньгами, я радовалась каждому положительному явлению.

Начали оговаривать условия работы и оплаты.  Жить и питаться со старушкой. Зарплата миллион и триста тысяч лир. Один выходной в неделю.

- Почему миллион и триста, а не четыреста? – спросила Ольга.

- Мы больше не можем, - ответила Виттория. И обратилась ко мне - тебе так пойдет?

Я была рада всему, потому что дрожала от страха, что меня кинут.

Так меня накололи на сотню вначале. Потом купили за сотню три моих выходных, и в результате я имела один свободный день в месяц. В принципе работа не была физически тяжелой, как в поле, но очень нудной и однообразной. Без смены обстановки можно было сойти с ума.

Предыдущая служанка Мария показала мне, теперь уже, мою комнату.

- А тебе что не понравилось? – спросила её.

- Ты знаешь, у меня болезнь -  боязнь низких потолков. Ты видишь, как скат крыши проходит низко над кроватью. Я почти все ночи просидела на лестнице. По этой причине попросила Ольгу подыскать мне новое место работы.

- А мне сказали, что ты язык плохо знаешь, - удивилась я.

- Нет. Это тебе так сказали, чтобы тебя не пугать зря. А ты не страдаешь от низких потолков?

- Нет, этого у меня нет.

Итак, обмен служанок произошел. Мне разрешили поехать  проводить Марию на вокзал.  Там сидела Алла, ни жива, ни мертва.

- Как же вы долго были там! Ну, что? – со страхом спросила она меня.

- Всё в порядке, - успокоила её.

- Я не успокоюсь, пока сама не прибуду на моё место.

Я пожелала Алле счастливого пути, и мы попрощались надолго.

Так началась моя служба служанки, сиделки и санитарки при восьмидесятипятилетней сеньоре Доменике. Самостоятельно она уже не ходила, оставаться в комнате одна боялась, ей было необходимо присутствие кого-то. После подъёма, умывания и завтрака она садилась  в своё кресло читать молитвенник и дремать над ним.

И потекли однообразные дни.

Первое, что я сделала на новом месте, это позвонила Лесе, сообщила мой новый номер телефона и новый адрес. Она послужила нам связной. Ей, потом, позвонил  Пётр и взял мой номер. В череде однообразной жизни со старым человеком телефонные переговоры с мужем были самым радостным моментом дня.

 

ПЁТР ОПЯТЬ БЕЗ РАБОТЫ

У него, пока, всё было по-прежнему. Он продолжал готовить для свиней корм и присматривать за ними. Козы, без пастуха, лезли, куда им хотелось. А хотелось им на зелёные всходы озимой пшеницы. Хозяйка Мария, с горы, пыталась руководить голосом, но упрямая скотина не особо внимала голосу руководителя. Для всего хозяйства спешно искали покупателя.

В средине марта продали свиней, Пётр  перестал готовить корм, не разжигалась печь, не грелась вода для бутылок, кровать осталась без обогрева. Петру объявили, что платить ему не могут. Предложили жить у них на всём готовом, но без зарплаты.

- Первые две-три ночи, проведённые без бутылок, показали, что так дальше жить нельзя. А когда хозяйка взялась занимать меня домашними делами, я решил что бесплатно можно жить и в Неаполе. Собрал вещи и уехал, –  рассказывал мне Пётр по телефону.

В Неаполе ему помогли найти крышу над головой Лесины родственники - кум Жорик и деверь Саша. Они обустроились на заброшенной фабрике. Здесь нашли кров ещё около шестидесяти человек, которые перебивались случайными заработками. «Гостиница» на колёсах на вокзале, к этому времени, уже была разукомплектована местной полицией.

Жорик и Саша привели Петра к месту их проживания и предоставили ему отдельную  однокомнатную «благоустроенную» квартиру. В хорошие времена это было насосное отделение при пожарном  бетонном резервуаре для воды.  В полуподвальное помещение вниз вела лестница.  Здесь был устроен  деревянный настил с двумя матрасами, на стене были закреплены крючки для одежды и полочки для личных вещей. Свет в помещение проникал через небольшое окошко под потолком.

В резервуаре постоянно была вода, пригодная для стирки и купания. Развести костёр и нагреть воду не составляло большого труда. Строительных деревянных поддонов около ближайших контейнеров с мусором валялось достаточно.

Воду для питья и приготовления пищи ребята носили от городской колонки в пятилитровых стеклянных бутылях из-под вина.

Петру запомнился один молдаванин, который нигде не работал, часто был выпивши, питался в церковных столовых. По выходным он встречался со своей женой, работающей в чужой семье сиделкой, чтобы попросить  у неё денег на жизнь. А потом их все пропивал.

Ночью довольно часто слышались крики: «Мохаммед! Мохаммед!» Позже Жорик объяснил, что это приходили наркоманы к маррокину  за очередной дозой.

Под жильё была приспособлена даже заводская водонапорная башня высотой метров двадцать. Наверх вела вертикальная железная лестница. В этой «высотке» жили три поляка. Каждое утро они уходили на работу и перед спуском закрывали решётку башни на замок. Каждый вечер возвращались «домой» неся продукты питания в рюкзаке за спиной.

Особо поразил Петра один украинец Никола. Он смог очень уютно устроить на этой заброшенной фабрике своё семейное гнёздышко. Этот парень занял свободное помещение. Отремонтировал и побелил его. Притащил со свалки белый спальный мебельный гарнитур, повесил люстру,  для окон нашёл занавески. В этой большой комнате был выгорожен угол для кухни, где стояла газовая плита с баллоном. Освещение у него производилось от аккумулятора.

Под жильё использовались изолированные помещения, типа раздевалок, душевых. Просторные производственные цеха с разбитыми стёклами не котировались для этих целей, они использовались в качестве туалета и места для мусора. В разных уголках фабрики жили молдаване, маррокины, украинцы, в одиночку и семьями, но никто не устроил свой быт так, как это сделал Никола.

Все были разными: кто стремился вырваться из этих условий, а кто и не прилагал особых усилий.

Периодически полиция проводила облавы. Их, в основном, интересовали наркотики. Поэтому более тщательно проверялись помещения, где жили маррокины.

- Как-то после обеда я вернулся к себе и встретил Жору, который сообщил мне, что с утра здесь был обыск. Ворота в помещение, где жили маррокины, были распахнуты и я невольно увидел тот кавардак, который остался после этого, - рассказывал мне позже муж. – Все вещи из шкафов и полок валялись на полу. Матрасы и постельное бельё  были перевёрнуты. Так обычно проводили обыск у маррокинов. Молдаване и украинцы у  итальянских полицейских славились не наркотой, а пьянкой. Когда я увидел сорванный замок на двери моего насосного отделения, то испугался за документы, которые не таскал с собой по городу, из боязни потерять или быть обворованным. Осторожно спустившись по ступенькам в комнату я с облегчением увидел, что у меня беспорядка нет и документы оказались на месте.

 

СИДЕЛКА.

Первый месяц мы с бабулей, присматривались друг к другу. И, как потом выяснилось, она оказалась более внимательной, чем я.

Как-то она мне сказала:

- Ты много ешь.

Услышать такое в чужом доме, где ты ешь чужой кусок, не очень-то приятно.

Я задумалась: «А на какую же сумму, из выдаваемых нам с бабулей её дочерью денег на питание, я могу рассчитывать?»

Настороженная этим замечанием, я начала выбирать из  магазинного чека те траты, что шли на меня. Месяц у меня ушёл на это, и я успела подбить итоги.

Как раз в этот день, навестить свою больную маму, приехала младшая дочь старушки, пятидесятилетняя Маргарита. По всей видимости, выслушав на нижнем этаже проблему моего обжорства, она прибежала наверх, к нам, со скандалом на тему:

- Ты много ешь!

- На какую сумму я могу рассчитывать? – я была готова и  полезла в штыки.

- Не знаю! Но это много! И потом, вот это печенье, оно для тебя очень дорого! – ткнула она в чек.

- Это печенье я покупаю для вашей мамы! – отбилась я, глянув туда.

«Если бы ты, неграмотная, знала как наш Малахов  выступает против всякой выпечки! И вообще, сладкое вредит фигуре, а я так склонна к полноте! Не то, что ты, вобла сушенная!» 

Пока Маргарита справлялась у мамы по поводу печенья, я достала свои  подсчеты и спросила её в упор:

- Вот. Я подсчитала сколько я за месяц потратила на продукты. Сто шестьдесят тысяч лир. Это много или мало?

Агрессорша опешила, запнулась в своей обвинительной речи, повернулась и побежала вниз к старшей сестре с докладом:

- Виттория! А она всё подсчитала!

Через время снизу прибежала Виттория. Деликатная, она целый месяц ходила и мучилась этим вопросом, не решаясь его урегулировать. А решительная  Маргарита начала и закончила  его в один момент.

- Вера! Всё в порядке! Оставим всё как есть, - краснея за грубость сестры, выступила она в роли миротворца.

А у меня слёзы рекой! Пока я защищалась от Маргариты, у меня был бойцовский дух. Как только Виттория пожалела - меня  прорвало.

Но дело сделано, расходная смета, в результате бурного обсуждения, согласована. Моя задача следить, чтобы  эта сумма, в течение месяца, была выбрана.

Потом от старушки последовал ещё один критический взгляд на меня. Как-то её пришли навестить молодые племянники. В рассказе о новой служанке она им показала, как я широко открываю рот, когда ем ложкой. Что правда, то правда, ложка мне досталась огромная, и рот приходилось открывать широко.

К этому времени я уже неплохо понимала их речь, ведь занятия языком я не бросала. Я заметила её жесты, поняла разговор  и покраснела до корней волос. Но это был ещё не конец. Племянники повернулись ко мне и спросили: «Почему ты так делаешь?» Я только пожала плечами, и, опустив голову, уткнулась в самоучитель, чтобы они не видели моих слез.

К следующему обеду, столовую ложку я заменила на  десертную. Но, хочу заметить, что есть суп десертной ложкой – это издевательство над вечно голодной служанкой.

Кстати, на чувство голода в чужих семьях, жалуются почти все женщины, которые берутся выполнять работу сиделки. Во-первых, разница в аппетитах между старой и молодой женщиной значительна. Во-вторых, бывает что работы по дому не много и когда ты ничем  не занят, то мысли тянутся к холодильнику, а холодильник контролируется старушкой. Так появляется чувство голода, ложное. Почти все сиделки,  через год «сидения», толстеют.

Замечу, что и моя работа проходила в «тяжёлых боевых условиях». После завтрака у меня выдавался свободный час для занятий языком. Дорога к столу вела через больше препятствия: справа стоял буфет с шоколадными конфетами, слева – вазочка с печеньем. А идти надо было прямо к столу с учебниками.

Через некоторое время на меня свалилась ещё одна крупная неприятность. Вернулась из отпуска из своей Шри-Ланки, с месячным опозданием, предыдущая сиделка, негритоска лет пятидесяти пяти. Она была оформлена в семье по контракту. Из дому привезла оправдательный документ о том, что у неё болел муж, и подала в суд на хозяев с требованием восстановить её на рабочем месте.

Виттория, пришла поговорить со мной. Объяснила ситуацию, спросила, довольна ли я условиями работы, проживания. Не имею ли намерения покинуть их.

Я сказала, что довольна всем и не хочу уходить от них. Если бы она знала, сколько я заплатила за эту работу, то не спрашивала бы об этом!

Мне дали понять, что моя подопечная, предпочитает оставить меня. Эту негритоску она всегда боялась. Но родственники должны выслушать решение суда.

И потекли тревожные дни в ожидании.

Я, при  первой же возможности, позвонила Ольге и известила её о неприятности. Попросила подыскать на всякий случай мне новое место. Меня выслушали и  сказали перезвонить через неделю.

Так случилось, что через неделю мне потребовалось найти врача. Никого из знакомых, кроме Вали и Ольги в округе у меня не было. Я позвонила Ольге. Её мобильник не отвечал. Тогда позвонила на домашний телефон Вали. Та мне ответила и когда услышала моё имя, сказала:

- Вера? Не знаю такую. Пока, - и прервала разговор.

Такова  была цена их гарантий.

Суд по негритоске вынес решение: или работодатель восстанавливает работницу на прежнем месте, или – выплачивает месячное выходное пособие.

Родственники выбрали второе, и я осталась в семье.

Когда я услышала окончательный вердикт, то не смогла сдержать слёз. Но это уже были слёзы облегчения.